– Ты разве не ляжешь со мной?
– Пока нет. Для меня это слишком серьезно.
Ася приступила к сыну с расспросами: кто она да что она?
– Сиротка, мамочка. Несчастное дитя красивой рыночной мечты. Мне никто не звонил?
– Да от кого ты все ждешь звонка?
Иван редко посвящал мать в свои проблемы и часто водил ее за нос для ее же спокойствия. Она хоть и обложилась религиозными справочниками и молитвенниками, но от любого шороха вздрагивала. Башлыков сказал ему: жди! – и он ждал уже вторую неделю. Матери врал, что устраивается на работу. Ему действительно надоело болтаться без дела. Но что он мог придумать? Разве что приткнуться в какой-нибудь институт. Это было теперь легко: отстегивай сумму – и учись на здоровье. Филипп Филиппович предлагал обосноваться в университете на мехмате. Он говорил: все пройдет, а точные науки пребудут вовеки. В ответ Иван резонно напоминал, что точно так же патриоты думали о России. И где она теперь?
– Это твоя сиротка? – спросила мать. – Она что же, надолго у нас поселится?
– Что ты, мамочка! – Иван со скукой поедал котлеты. – Поспит пару часиков и снова на панель.
– Какой ты бываешь жестокий… А родители ее что же? Умерли?
– Да нет, вроде живы.
– Как же она может быть сироткой при живых-то родителях?
– Выгнали ее.
– За что?
– За проституцию, я полагаю. Вдобавок наркоманка.
– Бедная девочка… Такая еще молодая…
В эту минуту раздался долгожданный звонок Башлыкова. Со странным томлением Иван вслушивался в его напористый голос.
– Можешь сейчас подъехать ко мне?
– Да, конечно, – сказал Иван.
Через полчаса добрался до Лесопарковой и поднялся в лифте на шестой этаж обыкновенного жилого дома.
Дверь открыл Григорий Донатович и провел его в комнату. Подозрительно спросил:
– Пьешь, что ли? Почему пивом воняет?
– Нет, не пью.
– Если пьешь, разговора не будет.
– Я же сказал, не пью.
Башлыков усадил его на стул, сам сел напротив. Глядел строго, будто обнюхивал. Глаза сухие, пристальные.
– Помнишь, кем был твой отец?
– Кем же?
– Он был мужественным человеком. Богатырем.
– Возможно Но у меня два отца, – усмехнулся Иван, чувствуя непонятную ломоту в суставах.
– Что сам умеешь делать? Чему-то ты ведь научился за восемнадцать лет?
– Думать научился.
– Это немало. И что же надумал?
– Вот к вам прийти.
Ивана не смущал чудной допрос, хотя он был не совсем в своей тарелке. Получалось, что этот сероглазый, лысоватый мужик с первой минуты знакомства как бы имел право распоряжаться его судьбой, и, кроме прямого разговора, между ними шел какой-то тайный головокружительный сговор.
Башлыков хлопнул в ладоши, и с кухни явилась статная молодая женщина с подносом в руках. На подносе кофейник и чашки.
Хозяин их познакомил:
– Моя маруха, Людмила Васильевна. А это Ваня Полищук. На работу его беру с испытательным сроком.
Женщина, пока разливала кофе, два раза крепко прижалась к нему бедром. Башлыков это видел.
– Девушка у тебя есть, Вань? – спросил он.
– Нет.
– Это хорошо. Кроме матушки, некому будет горевать, если башку оторвут.
– Да, – согласился Иван. – Пожалуй, что и некому.
…Домой он вернулся к вечеру. Мать с Ниной пили чай на кухне, – раскрасневшиеся, возбужденные, как две задушевные подружки. Он особенно не удивился: обе неприкаянные, с куриным умишком, почему бы им не найти общий язык. Строго распорядился:
– Ты, Нинель, сиди здесь, а ты, мамочка, выйди-ка со мной.
– Куда выйти? – испугалась Ася.
– В комнату, куда же еще.
Матери наедине попенял:
– Она почему до сих пор тут?
– Ой, сынок, напрасно ты так. Она хорошая, только несчастная. Мы же с ней молились, пока тебя не было.
– И ночевать останется?
– Дак пускай поживет несколько дней, какая нам обуза?
– Я не против, это твой дом. Только не реви, когда серебряных ложек недосчитаешься.
– Бог с тобой, Ванечка! Разве можно так о людях думать? Ты бы слышал, как она поет. Я даже прослезилась.
– А спать где будет?
– Со мной, на раскладушке.
– Ладно, пойду с ней потолкую.
– Не обижай ее, пожалуйста!
Нина на кухне вовсю дымила вонючей сигаретой.
Иван сигарету отобрал, потушил под краном и опустил в помойное ведро.
– Тут тебе не кабак, заруби себе на носу.
– Ой, какие мы грозные!
Она попробовала его приобнять, но он отстранился:
– Ты протрезвела?
– А то не видишь, – Ниночка кокетливо поправила челку.
– Тогда запомни. Мать я люблю, обижать ее нельзя, Чуть какой промах с твоей стороны, костей не соберешь.
– Да ты что, Ваня?! Ты меня за кого принимаешь?
Иван взял ее руку повыше локтя и сжал. Ниночка побледнела, но даже не пискнула.
– Я не Рувимчик, – сказал он, – Бью сразу насмерть.
– Постыдись, Ваня! Я все-таки женщина.
– Мое дело предупредить… Мама!
Ася мигом прибежала:
– Что такое, сынок?
– Дай чего-нибудь пожрать, я не ужинал.
– Где же ты был целый день?
– На работу устраивался.
На этот раз не соврал. С запиской Башлыкова съездил в префектуру, где ему был заказан пропуск. Его принял пожилой чиновник по имени Геннадий Яковлевич. Побеседовал с ним минут десять и остался доволен, Велел на другой день принести документы. Башлыков напутствовал так:
– Оформят тебя курьером, или делопроизводителем, или еще кем – неважно. Хоть плевки подтирай, но через месяц должен стать там своим человеком. Примелькаться. Вопросы есть?