Московский душегуб - Страница 18

– Приезжай, Алеша! Я соскучилась.

– Завтра приеду.

Он вышел в ночной сад, задрал голову и разыскал свою давнюю, со всех зон, подружку – Большую Медведицу. Небо было родное, – звездочки точно подрисованы острой Настиной кисточкой. Она любила ночные пейзажи.

Кроме Насти, у него никого не было на свете.

Глава 5

Как исполнилось Ванечке Полищуку восемнадцать лет, так он сник, заметался. Ухе год, как школа позади, а впереди ничего – трясина, пустота. Рвался в армию, да мать не пустила, умолила "косануть", благо, возможностей для этого было полно. Да и рвался-то больше на показуху, как в драку рвутся куражливые, пьяные дураки, надеясь в последний миг споткнуться и упасть. Ни во что он больше не верил и не понимал, как дальше жить. Большинство сотоварищей, с кем учился, с кем дружил в школе, рассосались в одном направлении: кто в коммерческие ларьки, кто на побегушки в разные фирмы, кто (из богатеньких семей) в университеты да платные колледжи. Но что такое по нынешним временам ларьки, фирмы, вузы? Не что иное, как, словами Шекспира, яркие заплаты на ветхом рубище попрошайки.

Сын Федора Кузьмича, богатыря и странника, разочаровался и в людях, которых прежде любил. Первым среди них был Филипп Филиппович Воронежский, приемный отец, а попросту материн незадачливый сожитель. Кем был раньше Филипп Филиппович? Он был мудрым созерцателем, зрячим поводырем в царстве слепых, спокойным и насмешливым прорицателем. Кто он теперь? Бухгалтер в Алешиной банде, Мефистофель при компьютере, крупный барыга и вор. На попытки мальчика завести интеллектуальную беседу, одну из тех, которые так скрашивали им жизнь в прежние годы, отвечал невразумительным мычанием; создавалось впечатление, что голова его занята лишь одной мыслью: как уберечься от внезапного обыска.

Маманя шизанулась на религиозной почве. К сорока годам стала законченной идиоткой. Обложилась гороскопами, с утра до ночи висела на телефоне и обсуждала с подругами астрологические откровения. Мистические бредни странным образом уживались в ней с верой в Спасителя. Молельные книги вперемешку с поучениями буддистских монахов и новейших апостолов типа Лазарева и Кашпировского захламили всю квартиру. Она почти не выходила из дома, перестала готовить нормальную пищу, да и на себя махнула рукой. Иван не помнил, когда она последний раз красилась или посещала парикмахерскую. Когда слышал, как шизанутая мать всерьез обсуждает с такой же шизанутой подругой совпадение аур "Стрельца" и "Весов", готов был подойти сзади и шарахнуть по растрепанному затылку самым толстым молитвенником. Удерживала его лишь жалость. Слава Богу, хоть в деньгах они не нуждались. Филипп Филиппович отстегивал столько, что уровень их сумеречного бытования был ничуть не ниже, чем у ларечников.

Ивану некуда было податься. Он чувствовал, как его собственная душа подгнивает на корню. Жирный чесночный запах гнили долетал отовсюду. Мир вокруг был призрачен и неустойчив еще больше, чем тогда, когда он приноравливался к нему в материнском животе. Он когда-то прочитал у Толстого: "Если хотите понять, что такое смерть, попытайтесь представить, что было с вами до рождения". Если бы графу подфартило родиться в наше время, он, наверное, написал бы иначе: мол, хотите понять смерть, оглядитесь внимательно вокруг, только и всего.

Будничная жизнь Москвы не оставляла сомнений в том, что человек исчерпал запасы духовной силы и, давясь отравленной жратвой, а в промежутках жадно совокупляясь и воруя, почти безболезненно воссоединился с растительным царством природы. Опыт Творца с созданием разумной материи завершился полным крахом.

Девочка, за которой он ухаживал с восьмого класса, Лена Савицкая, победила на конкурсе будущих фотомоделей во Дворце культуры "Меридиан". Вскоре ее пригласили на работу в солидную фирму "Ночные грезы", которая обслуживала исключительно иностранцев. Это было то, о чем большинство ее сверстниц могло только мечтать. Но Лена была практичным, здравомыслящим человеком и к своему счастью отнеслась скептически.

Она поделилась с Ванечкой своими опасениями.

– Конечно, перспективы отменные. Сам посуди, двести баксов за сеанс плюс премиальные плюс бесплатное медицинское обслуживание, ну и… За неделю уже двое предлагали руку и сердце. Один, представь себе, англичанин, чуть ли не наследственный лорд. Заманчиво, конечно. Только кивни – и прощай навек совковая страна… Но есть во всем этом что-то все же сомнительное, ненатуральное, ты не находишь?

– Ну почему… Большому кораблю большое плавание.

– Тебе ничуточки не жаль со мной расстаться?

– Я буду издали тобой гордиться.

– Ты искренне говоришь?

– Я всегда искренен, ты же знаешь.

– Иногда мне кажется, ты ничуточки меня не любишь.

– Как не люблю? В прошлом году кто рыльник начистил Саньке Жилину? Он же здоровее меня в два раза. Все ревность окаянная.

Это было их прощание, оба это чувствовали.

– Ты правда не осуждаешь меня?

– За что? Мир сошел с ума, почему ты одна должна остаться нормальной? Была бы возможность, я бы сам не задумываясь махнул на Канарские острова. Зарылся бы в землю и ловил бы страусов за яйца. Вот это жизнь, а здесь что? Тусовки по вечерам да похмелье утром. Скука смертная.

– Хочешь, увезу тебя с собой?

– На каких условиях?

– Скажу лорду, что ты мой братик. Он поверит.

Они же все дегенераты.

– Нет.

– Почему?

– Самолюбие не позволяет. Да и какие мы брат и сестра. Ты вон какая цыганка, а я рыжий. Конечно, можно покраситься, как Киса Воробьянинов.